Николай Печерский - Важный разговор [Повести, рассказы]

— Ну, я ж доберусь до тебе, проклятущий! Я ж покажу тоби, анафема иродова!

Ванята слушал тетку Василису, думал, что зря принимает он к сердцу Сашкины слова. Мать знали все. Она никогда не брала чужого. Даже капельки!

Однажды Ванята пришел на ферму. Мать доила коров. В цинковое ведерко, подымая пышную ноздреватую цену, струилось молоко.

Было душно. Губы стянула тонкая сухая кожица. Ванята любил молоко. Прильнет губами к кувшину и даже на донышке не оставит.

— Пить охота, — сказал Ванята, заглядывая в ведро.

Мать отстранила его локтем, — смущенно и строго сказала:

— Иди погуляй. Нечего тебе здесь!..

А что стоило ей налить кружку молока! Нет, Сашка все-таки трепач. Нечего об этом даже думать. А если мать приехала в Козюркино, значит, так надо. Они не шатуны. Пускай проверят!

Ванята утешал себя, а сердце все равно ныло. Глухо, тоскливо. Сашкины слова не выходили из головы. Он придавал им все новые оттенки и значения. Может, он в самом деле что-то знает, этот дурак Сашка?

Посреди улицы Ванята увидел вдруг какого-то человека. В синих галифе с вылинявшим малиновым кантом, старенькой защитной гимнастерке и такой же, как у Ваняты, серой, похожей на голубятню, кепке. Незнакомый Ваняте человек по-солдатски размахивал рукой и быстро направлялся к их дому.

Тетка Василиса тоже заметила путника. Она приложила ладонь к бровям, постояла несколько мгновений, как богатырь на распутье, и с криком помчалась к калитке.

— Ой боже ж мий! Та що ж це таке! Та невже ж це ты, Платон Сергеевич! Ой лишенько ж мое, ох ты ж мий риднесенький!

Тетка Василиса рухнула в объятия человека в гимнастерке, затрясла головой, в голос зарыдала.

— Ну ладно, Василиса Андреевна! Ну перестаньте!

Вместе они вошли в калитку. Тетка Василиса забегала то справа, то слева, изумленно заглядывала гостю в глаза, хлопала себя руками по бедрам.

— Та милый же ж ты мий! Та гарнесенький же ты мий! Та звидки ж ты взявся? Та тебе ж у ту саму болныцю, щоб вона сказылась… Та як же це ты?

— Приехал, Василиса Андреевна. Ночным приехал.

На лице тетки Василисы отразились удивление, восторг и те многие чувства, которые люди не умеют высказать словами.

— Значит, втик? — тихо, почти шепотом, спросила она.

— Убежал, Василиса Андреевна. Ну их, тех врачей, к богу!

— А я ж тоби що говорю! Та воны ж ти доктора тильки пилюли дають. Та я б отих докторов!..

Не зная, как получше расправиться с докторами, тетка Василиса смолкла на минуту, потом вспомнила что-то другое, заслонившее докторов и пилюли, радостно и широко улыбнулась.

— Сотник Ванька цилый день тебе на станции караулил, — сказала она. — От же проклятущий хлопец! Гостей моих начисто с голоду поморил.

Тетка Василиса увлекла гостя к крыльцу и, показывая на Ваняту, сказала:

— Ось познакомься, пожалуйста. Племянник мий. Ну такый же гарный хлопчик! Ну просто тоби…

Платон Сергеевич протянул Ваняте крепкую сухую ладонь.

— Здравствуй, Ванята!

— Откуда вы знаете, что я — Ванята?

Платон Сергеевич улыбнулся.

— По глазам вижу. Точно такие пузыри, как у матери. Мы с ней уже давно знакомы.

— Ну? — удивился Ванята.

— А то как же! На совещании в Москве свиделись. Ее, брат, многие знают!

Вначале Ванята хотел обидеться на «пузыри», но потом передумал и тоже улыбнулся Платону Сергеевичу.

Глаза у парторга были голубые, веселые. Только лицо его тронула дымчатая желтизна, да на висках, выдавая немолодые уже годы, курчавилась густая седина.

Платон Сергеевич сел рядом с Ванятой. Тетка Василиса поглядела на них и ушла, чтобы не мешать мужскому разговору.

— Ты что же мне кадры избиваешь? — спросил Платон Сергеевич, помедлив.

У Ваняты глаза на лоб полезли.

— Какие кадры?

— А вот такие… Сашку Трунова зачем отлупил?

— Так я ж его…

— Сам вижу, что ты его… Физиономия вся перевязанная. На ферму прибегал, отцу жаловался. Мать твоя хотела сюда идти, так я уж отговорил. Сам, сказал, побеседую. Мне все равно по пути.

— Не бил я его, — оказал Ванята. — У него от зуба повязка…

— Странно! — оказал парторг. — Сам он себя высек, что ли?

Ванята пожал плечами.

— Откуда я знаю: может, и сам…

Склонив голову, Платон Сергеевич сидел некоторое время молча, раздумывая над ответом Ваняты. Потом быстро спросил:

— А с Сотником не поцапался еще?

— Пока нет…

Платон Сергеевич улыбнулся.

— Ну, тогда порядок. Нравится тебе Ваня Сотник?

Неожиданный вопрос смутил Ваняту.

— Так себе… — туманно сказал он. — А вам как?

Платон Сергеевич подумал.

— Мне тоже не особенно, — сказал он. — Серединка на половинку.

— Почему?

— Трактор в болото загнал. Сел потихоньку от всех и шпарит. Ну, а технику только по книжке знает. Пропахал борозду, доехал до края, а остановить не может. Так и плюхнулся в болото. Насилу вытащили потом трактор этот…

— Что же ему было? — не дыша, спросил Ванята.

— А что с него? Как с гуся вода. Отца на десятку оштрафовали. Пускай воспитывает…

Платон Сергеевич вынул из кармана мятую пачку папирос, закурил. Тетка Василиса услышала запах дыма, быстро оглянулась и пошла к парторгу.

— Ах ты ж боже ж мий, та що ж ты робишь! Та що ж ты оту пакость смалишь! Та тоби що доктора сказали?

Платон Сергеевич спрятал папиросу за спину, но тетка Василиса схватила его за руку, вырвала папиросу и бросила на землю.

— Ще раз побачу, так я тебе на твоем партсобрании в пух и прах разделаю! Ну, прямо тоби дытына мала, и все. Пишлы в хату обидать. Зварився борщ.

— Спасибо, Василиса Андреевна. В поле надо. Там пообедаю.

— Ходим, кажу тоби!

Платон Сергеевич выставил вперед ладони, отгораживаясь от тетки Василисы и ее борща, который уже запах на весь двор, а возможно, и на все утонувшее в летнем зное Козюркино.

— Ну хоч чайку попей. Ну ще це таке робится!

Не ожидая согласия парторга, тетка Василиса юркнула в избу, загремела чашками и ложками. Платон Сергеевич вынул новую папиросу, подмигнул Ваняте и неожиданно спросил:

— Ты когда встаешь, рано?

— Не знаю. Могу и рано. А что?

— Если рано проснешься, приходи к конторе. Ладно?

— Чего там возле конторы?

Платон Сергеевич улыбнулся. Узелки морщин возле глаз стали еще гуще и плотнее.

— С ребятами познакомлю. Хватит вам друг другу носы бить. Какая твоя точка зрения?

— Не бил я вашего Сашку! — с отчаянием сказал Ванята. — У него винта в голове не хватает!

Платон Сергеевич вопросительно посмотрел на Ваняту, но о винтах и Сашкиной голове ничего не сообщил. Он выкурил полпапиросы, сбил вместе с огоньком плотный ноздреватый пепел, подумал и спрятал окурок в пачку.

— Ладно, поверим для начала, — сказал он. — Смотри же, приходи утром. Свеклу прорывать ребята будут. Все уже согласились. Народу у нас пока маловато. Хотели из города подмогу прислать, да мы отказались. У городских тоже дел по горло. Сами справимся. Верно ведь?

— Точно! — оказал Ванята. — Я уже работал. Вся школа ходила. Яблоки собирали.

На пороге с деревянным блюдом в руках возникла тетка Василиса. В пузатой фаянсовой чашке дымился чай, рядышком лежали пирожки и острые кусочки колотого сахара.

— Угощайся, Платон Сергеевич! — сказала она.

Парторг взял с блюдца кусочек сахара, положил на язык, запил глотком чая и, поморщившись, проглотил.

— Спасибо, Василиса Андреевна. Я пошел…

Платон Сергеевич приподнял над головой кепку и зашагал к воротам. Тетка Василиса стояла у крыльца с блюдом в руке, щурясь от яркого солнца, смотрела вслед парторгу. В глазах ее светились ласка и печальное недоумение.

Делать Ваняте было нечего. Он посидел еще на крылечке, вспомнил верного друга Гришу Самохина и решил написать ему письмо.

Чернил в избе не оказалось. Ванята нашел на подоконнике огрызок карандаша, сел к столу, тряхнул головой и крупными круглыми буквами написал на тетрадочном листке:

«Здравствуй, дорогой друг Самохин Гриша! Мне тут без тебя ужасно плохо…»

Парторг ушел, и тетка Василиса сразу заскучала. Она слонялась по избе, поправляла на кроватях подушки, одергивала марлевые занавески, гоняла полотенцем звонкую, залетевшую на запах борща осу.

— Ах ты ж боже ж мий! Та як же воны там, мои хлопчики, в бригаде? Та ж воны голодни там, мои риднесеньки!

Обещала она побыть дома, пока вернется мать, но не утерпела. Положила в корзину ломоть сала с розовой жилкой посредине, несколько головок чеснока, оглядела избу долгим взором, будто бы бросала ее навсегда, и смущенно сказала Ваняте:

— Ты тут пиши, а я пишла. Нехай трактористы чесночку погрызуть. Там же таки в мене гарни хлопчики… Ты ж тут дывысь, Ванята, хозяйнуй…